Календарь | Краеведение Восточного Казахстана

Абдуллина Л.И.

Аникин Борис Петрович

Аникин Борис Петрович родился в 1964 году в Усть-Каменогорске, закончил филологический факультет Усть-Каменогорского педагогического института, поэт, автор и исполнитель песен, член Восточно-Казахстанского Фонда поддержки культуры и Литературного объединения «Звено Алтая»; заместитель редактора двух областных журналов «Иртыш» и «Вестник культуры». Книга стихов Бориса Аникина «Странник», вышедшая в 2010 году, заявила о поэте зрелом, с неповторимым поэтическим видением.

В поэтическом сборнике земля Восточного Казахстана как место жизни не заявлена отдельной проблемой, но тематизируется в творческом сознании на уровне внутреннего присутствия, обнаруживаясь, например, в обращении и приеме параллелизма:

Река! Я верю: день придет —

И мой народ объединится,

И все, что душит и гнетет,

Он, как и ты, с пути сметет

И к новой жизни устремится...

Или обращения в форме сравнения:

Но сердцем я всегда с тобой, Ульба,

Моей отчизны скорбная улыбка!

Образы земли присутствуют в географических ориентирах-указателях: Ульба, Иртыш, Катунь. Так, например, в стихотворении «Ненастье» образ реки создает необходимое обрамление для переживаний лирического героя: «Стонут чайки над Иртышом…». Тема родины в художественном мире Аникина не вступает в противоречие с темой странника, выбранной автором в качестве заглавия своего сборника. Образ странника как наиболее близкая проекция лирического самоощущения автора определяет интонацию книги:

Несет меня судьба по белу свету,

как будто лист, оборванный дождем.

Поэт использует популярный в русской классической лирике образ: «странник» в сочетании с выражениями «пыль отчизны», «боль отчизны» вызывает очевидные параллели с романтической поэзией девятнадцатого века. В традиционном для русской поэзии мотиве пути-дороги лирик открывает свой ракурс: «сердце – в дороге», – передающий неуспокоенность души лирического героя, мятежность, поиск «лучших слов». И когда на этом сложном пути поэт-странник вдруг не видит дороги, его зовет голос земли и рождается желание «Просочиться сквозь землю в грунтовые воды/И доплыть до тебя по истокам Катуни!»..

Поэт неразрывно связан с родной землей, которая наполняет его сердце верой, питает животворительными соками и природной силой, рождая строчки целомудренной чувственности: поэт ощущает себя «соленой волной», налетающей «на твой брег загорелый», или «восторженной чайкой», взлетающей до небес.

Не однажды в художественном мире Аникина возникает восточно-казахстанский образ-миф о Беловодье — «край, где сбываются мечты»:

А мне во сне поведал ветер,

Что где-то есть на белом свете

Край, где сбываются мечты.

В своем волшебном полете, куда поэта «звали сны калейдоскопные» поэт стремится «под рокот былинный /Свою душу пустить/В край бескрайнего лета,/В мир непуганых снов,/Где родятся поэты,/Где Основы Основ». Но уйти от реальности, что свойственно любому поэту, в область мифологических и природных интуиций Аникину-лирику не дает память детства: «Воздух чист, как память о детстве». Окунувшись в воздух детства, он вдруг открывает волшебство красок родных живописных просторов: «неслышно подступает волшебство/ Осенних красок», и понимает, что главное — сохранить данный природой дар: «В чудо все верится».

Образ родного края в лирике Бориса Аникина — это, прежде всего, «мой маленький город». Земля-город для поэта — персонифицированное существо, порождающее все живое, источник жизненной силы и чувства слова. Урбанистический вариант темы родины имеется в багаже любого лирика и основан на приеме олицетворения. Для передачи своего «территориального» сознания Аникин-лирик находит особенные слова и образы: читатель неожиданно замечает, что вместе с автором совершает «прогулки по ночному городу», во время которых открывает незнакомый поэтический образ «Родины-города».

Вместо привычного горожанам клише «промышленный гигант» эти строки звучат почти доверительно по-домашнему: «Мой маленький город», «Мой город родной!../Только вот без тебя/Разве сможет вращаться планета?». Аникинский город населен «пирамидальными тополями», которые стремятся ввысь, и «тощим подсолнухом», доверительно выглядывающим сквозь решетку лоджии. «Утро города» запускает музыку, и отзываются «клавиши домов», «струны тополей», создавая «знакомый перебор». Поэт высокопарно и с уважением обращается к «Маэстро Утро»: «сыграйте этот день тепло и чисто,/без фальши, не сбиваясь, не картавя!».

Он чувствует, как «небу было больно», оно «навзрыд ревело, голосило», и он просит Дождик: «не плачь». А когда «Плачет Великое Небо», Поэт учится у него «плакать по нашим великим»: «Мой город, / Взгрустнув, заплачет тысячами крыш / И улыбнется тыщами заборов...». В городе поэта всегда можно найти «Островки безопасности», / Где любой пешеход /Может переждать»... И город может защитить лирического героя Аникина: «утро собой заслоняет / Всякий раз».

Город не единственная тема книги: для мятущейся души лирического героя «нет времен / И нет расстояний — / Вездесуща и вечна она», и «песня путника» вновь и вновь навевает что-то знакомое и в то же время забытое:

Будто я на Земле еще не был...

...Будто я на Земле еще буду.

Буду — буду...

А кто его знает?

Образ и мотив «пути», жизненного пути человека, творческого пути поэта объединяет все смыслы и оттенки значения слов-синонимов «странник», «путник». Отсутствие хронологии в сборнике и названий многих стихотворений позволяет читателю следовать за причудливой музой поэта.

Для Аникина-лирика поэзия — это своего рода «оберег» не только от уродливых проявлений действительности, но и от возникающих иногда неверных звуков: «ангел Верлибра» помогает заслониться от «бабочек-рифм», легковесных и не способных выполнять поэту его высокую миссию: «Я гражданин Грядущего/Возможного поэт».

В полной мере, следуя законам классической лирики, поэт осознает, «Как тяжело стихи творить», но при этом для него неоспоримо и другое: не отступать от своего высокого предназначения:

Но не творить нельзя, хоть плачь...

Ведь если ты умолкнешь — кто же

Сограждан сонных растревожит

На тысячи святых задач?

Очевидная аллюзия на гражданскую музу Некрасова — возникающий во сне образ тяжело «больной» Родины, и поэт, осознав это, словно на что-то острое «наткнулся» и проснулся.

В стихотворениях неоднократно автор высказывает свое понимание поэтической задачи, обращаясь непосредственно к своим современникам: «Оглянись, современник!», в характерной гражданской стилистике очевидны отзвуки риторических формул Маяковского:

Мы с этим злом должны бороться

И в душах искры правды множить!

А волю петь и славить Солнце

У нас никто украсть не может.

Свойственная Аникину установка на простоту и преимущественно речевую интонацию, минимализм поэтических средств однажды сознательно нарушается поэтом. Стихотворение «Письмо Павлу Васильеву» имеет подзаголовок «Гимн «Златокудрому слову», написано в классических традициях высокой риторики, в форме послания-обращения к Поэту:

Душам, коростой такыров заросшим,

Животворящую песню/верни!

Лирический герой Бориса Аникина сохранил взгляд, данный ему предками и родной природой — открыто смотреть всем стихиям, видя в этом «проявление Господа». Так, открыто поэт подходит и к такой наболевшей для всех живущих в новых территориальных границах теме — теме исторической родины. Образ России-родины часто видится ему во сне, и однажды он принимает решение вернуться. Ответственность поэта за судьбу своих современников в лучших традициях гражданской лирики становится основной интонацией сборника «Странник». Аникин публицистически остро рисует картину так называемых «переселенцев»: «Русских судеб коленца / Перепутались, точно назло», «переселенцы» приезжают в селенья, «что оставлены дедами их», где «развалины, запустенье», чтобы выполнить свой долг перед предками, допеть их недопетые песни — «Им же вместо привета/Только: «Понаехали тут!».

В следующем стихотворении поэт всю свою боль выражает в традициях гражданской риторики:

Русский! Русского — не тронь!

Друг за друга мы в ответе:

Не его ли завтра дети

За тебя пойдут в огонь?

Поэтический рефрен «Русский! Русского — не тронь!» звучит одновременно и как призыв-приказ, и как разумное решение сменить «гнев на милость», «что б меж нами ни случилось»: «Может вы не правы оба?/Без того чужая злоба/Косит нас со всех сторон!».

Вспоминая о том, как он покинул «родной край», обращаясь к тем, кто «оставался дома», «на прежнем берегу», поэт верит, что настанет день, когда мы соберемся «за одним столом» и «вместе посмеемся глупым страхам/ Пред языком, аулом и Аллахом,/Заставившим меня покинуть дом...».

Поэт переходной эпохи ХХ-ХХI веков, в послесловии к своей книге высказывает надежду на лучшие перемены, боится «не проморгать момента преображения эпохи суррогата в эпоху торжества истинных ценностей», а что это непременно случиться, он не сомневается — «А чего ради тогда писать и читать стихи?».

А если что-то не получится, «Исчеркаю себя, скомкаю, /Выброшу, как черновик, /И пойду по лесам, долам и горам — /К новым людям /Искать лучших слов.

Окно — своеобразный ракурс, взгляд поэта, который представляет особую оценку мира, это образ мира, в нем видно все: и обыденные вещи и явления, и то, что не дано видеть не-поэту — Луна и кратеры. Потому это окно и считается «заколдованным». Аникину удается связать реальность и поэзию в одном емком образе: «В окно гляжу, как в продолженье строк...», т.е. Он смотрит в мир через обыкновенное окно, и его поэзия не оорвана от действительности - она является ее продолжением. Так, в стихотворении, открывающем книгу, «В окне» из 6-ти строчек слово «окно» повторяется дважды, обрамляя текст стихотворения в виде кольцевой композиции повтором все строчки «в зимнем заколдованном окне». К этому добавляется образ «продышу пятно», т.е. автор настаивает на праве собственного взгляда через индивидуальное «окно». В стихотворении «Ракурс» автор настаивает, что имеет свой «ракурс», единственно для него значимый — смотреть на мир «сквозь воробьиное перышко» и тогда «Даже в самый пасмурный день/Мир покажется радужным».

Библиография:

Papier mache, 1995.

Ненастоящее время, 1999.

Странник: стихи. – Усть-Каменогорск: ИП Казакова С.И., 2010. – 140с.

Конструктивные особенности деревенских крыш русских крестьян Юго-Западного Алтая.

Мышко А.С., старший научный сотрудник отдела русской этнографии Восточно-Казахстанского областного архитектурно-этнографического и природно-ландшафтного музея-заповедника

Конструктивные особенности деревенских крыш русских крестьян Юго-Западного Алтая.

В энциклопедическом словаре Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрома дается определение: Крыша – верхняя часть строения, защищающая его от дождя, снега и солнца. Для скорейшего стока дождевой воды и тающего снега, крыша должна иметь скат, наклонный к наружным стенам. В том же словаре: Кровля – верхняя оболочка крыши, устраивается из разнородных материалов. Она обыкновенно настилается на стропила при посредстве обрешетки или сплошной нижней настилки. [9]

Противопоставление покрытости – непокрытости, относится к числу важных классификаторов содержания народной картины мира. Необходимость ощущения конечности, предельности, упорядоченности лежит в основе представления о внутренней границе. Всё что имеет верхний предел, относится к сфере знакомого, постижимого, человеческого. Несмотря на то, что корень «кръ» является общеславянским, слово «крыша» появилось только в русском языке, причем сравнительно поздно. Первые зафиксированные его употребления относятся лишь к концу ХVIII века. (Словарь Академии Российской 1792г., где оно зарегистрировано с пометкой «в простонародном»). В то же время слово «крышка» считалось нормативным и имеет более длинную историю. Но гораздо более употребляемым были слова кровъ, кровля.[7]

В первый период, когда осваивались главным образом лесные пространства, изобиловавшие добротным строительным материалом, крестьяне строили жилища из хвойных деревьев. Все в старинных избах было подчинено практическому смыслу. Суровая сибирская природа, нелегкая жизнь переселенцев, обживавших новые места, наложили на внешний вид жилища печать аскетизма. Декоративные украшения были немногочисленными, по-своему сдержанными, строгими – подстать облику дома в целом.[4]

В 1911 году Гребенщиков Г.Д. посетив старообрядческие деревни Бухтарминской долины, так писал о д. Фыкалке: «Дома теперь большей частью новые, с крышами шатром, то есть на четыре ската. Старинных домов очень мало, но зато они очень резко выделяются своей типичностью. Они очень высокие – в 18-20 рядов пяти и шестивершковых бревен, с крутыми двускатными крышами, с нахмуренными вдавленными лбами, с маленькими у самого конца, окошками, с низкими подвалами вместо подполий и глухими оригинальными крылечками. С 166.[8]

Здесь на далекой окраине, эволюция типа крыши шла по такому же пути что и в европейской части России. По материалу мы имеем всю серию от крыши из жердей и хвороста до крыши из пиленого теса, по форме – от плоской, затем односкатной крыши до стропильной четырехскатной шатровой крыши.

Наиболее простой и в тоже время распространенной из примитивных форм покрытия, является плоская крыша, устраиваемая на клунях, поветях и т. п. Техника ее устройства такова: на вертикально врытые в землю толстые столбы-подпоры врубаются горизонтальные балки, на них в перпендикулярном направлении кладется накат из жердей средней толщины, и на накат уже настилается хворост, на который уже набрасываются ветки пихтача.[2]

Шемонаихинский район с.Верх-Уба. Сорокоумова Матрена Сафоновна 1906г.р.

Между амбаром и забором располагался дровенник. Хлеб сушили на сушилах, основные элементы конструкции: 4 столба и набросанные на них доски. Конструкция повети такая же как у «каменщиков» на стойки укладываются жерди, прутья и всё закладывается соломой. В начале века клуни исчезли но в деревнях еще были.

Диалектическая лексика Глубоковский район.

Клуня – помещение, где обмолачивали хлеб, если начинались дожди, хлеб в снопах свозили в клуни, здесь можно было работать в ненастье. Было два вида клуней: небольшие на одно хозяйство, шалашеобразные, делались так: ставили толстые длинные жерди (слеги) их покрывали кустарником, сверху осокой, двое ворот с противоположных сторон для выезда и въезда. Сверху осоку прижимали «ветцами» (тонкими березами). И еще такие, у богатых хозяев. Намного больше, телеги могли разворачиваться и внутри, были одни ворота. ( У Тошки Мамеева самая большая была клуня-то)[1]

Информатор Псарёв Василий Иванович 1908 г.р.

У родителей дом был пятистенный в надворные постройки входили: амбар деревянный, пригоны для скота плелись из чащи и обмазывались глиной, крыша делалась из жердей, на них накладывали солому, всякий мусор. Ограда из плетня, баня по-черному, летняя кухня саманная, в хлевушках держали баранов, кур (хлевушки рыли в земле).317 СНС Зыкова Н.В. 1989 год с.2-4[1]

Наиболее совершенным типом старинной крыши является двускатная симметричная крыша, с верхними концами досок заделанными «в шпунт». Для этой формы крыши, на узких сторонах постройки над последним венцом возводят фронтоны из самцов – бревен, всё укорачивающихся кверху – старый общевеликорусский прием; в концы самцов врубают по три продольных слеги с каждого склона и верхнюю – князевую; к ним уже прибивают тес, торцы боковых слег закрывают причелинами, представляющими собой доски, нередко украшенные городковой резьбой.

Двускатная крыша «в шпунт», на самцах, является старинной, но распространившейся с появлением продольной пилы, которая известна здесь давно (80-летние старики помнят время, когда в Белой имелись лишь одна-две пилы на всю деревню, а при отцах их не было совсем); население объясняет, что раньше шпунта, т.-е. верхнего бревна, быть не могло, так как ни толстые тесницы, ни желобины врубить в него было невозможно. Но старухи вспоминают, что когда-то в старину шпунт носил название охлупня (д. Печи). Это указывает на то, что охлупень был известен на Бухтарме, что когда – то и здесь применялась северно-великорусская техника прикрытия гребня крыши, когда на самый стык верхних концов обоих скатов насаживается бревно с угловатым желобом снизу, называемое охлупнем. Отличие охлупня от князевого бревна «в шпунт» заключается в том, что охлупень насаживается на угол, образуемый досками, а во втором случае концы досок порознь врубаются в шпунт. Очевидно, что воспоминание об этой технике утрачено и слилось с понятием шпунта, и самое название новой техники «в шпунт» перенесено на прежний охлупень. Как доказательство этого шпунт до сих пор на выступающих концах сохраняет форму охлупня со скошенным выступом. Двускатные крыши в шпунт, часто очень крутые (угол между скатами равен прямому углу или меньше его), можно видеть большей частью на старых связях и избах-ординарках, насчитывающих 20-40 лет[2]

Глубоковский район село Поперечное. Дом-связь хозяйка Кондратьева Екатерина Ивановна 1915 г.р.

Дом построил ее дед – Федотов Игнат Денисович. Дом рублен из пихтовых бревен «в зауголок», на высоком подклете. До нижнего конца ската 19 венцов, до конька – 29 венцов. Окна с одностворчатыми ставнями. Сени без потолка. Крыша двухскатная на самцах. Князевая слега выполнена из единого бревна с пазами для вставок пиленого теса, которым покрыта крыша. 154 Бочарова Т.П. Светочева С.Н. 1986 г. с. 80-81.[1]

В старинных избах торцы горизонтальных слег крыши редко прикрывались специальной доской. Но со временем, особенно к концу ХIХ века, доски, прибивавшиеся к торцам слег и предохранявшие последние от загнивания, становятся достаточно распространенным конструктивным и декоративным элементом крестьянских построек в Западной Сибири. В Восточной Сибири они встречаются редко. Декоративная обработка такой доски-тесины, называвшейся в Сибири причелиной или подкрылком, выполнялось с помощью традиционных инструментов – топора и ножа. Будучи трудоемкой, она сосредотачивалась главным образом на нижнем крае доски. С20-21[4]

Катон-Карагайский район деревня Язовая. Пятистенок Кечесова Григория Павловича – одна из двух сохранившихся построек. Крыша двухскатная стропильно-слеговой конструкции. Фронтоны зашиты досками, слеги с торцов прикрыты красиво вытесанными досками – причелинами. 64\б Лопатин П.И. 1981 с5-6.[1]

Важной конструктивной деталью старых изб являлись повалы. Повалы – выступы до полутора метров двух-трех верхних бревен сруба – служили поддержкой кровле, выдвинутой далеко вперед от главного фасада. Чаще всего они украшались полуваликами, уголками-уступами, полуовалами. В деревнях старожильческого русского населения в верховьях Бухтармы повалы имели прорезной орнамент в виде одного большого ромба. С 10-14[4]

Зыряновский район с.Богатырёво.

Из интересных деталей амбаров можно отметить две: двухскатная кровля опирается не на стропила, а на самцы и, значительно выступая с одной стороны, образует крытую галерею, поддерживаемую столбами. 1\13б Лопатин П.И. 1979 г. с.58-59[2]

Гораздо реже, чем на самцах, утверждают такую крышу на стропилах, забирая фронтон досками и устраивая на нем небольшой залобок. Этот способ встречается на постройках довоенного времени, как редкое исключение. Теперь же эту технику применяют, если хотят установить двускатную крышу на избе-ординарке. Самцы же делают лишь на амбарах и завознях. По-видимому, чаще, чем в Бухтарминском районе, стропильная крыша встречается к северу от южного Алтая у «поляков». [2]

Катон-Карагайский район село Фыкалка. «Круглая» изба Шараповой Елены Ларионовны 1915 г.р., уроженке с. Фыкалки.

Представляет собой постройку простейшего типа, характерную для менее зажиточной части кержаков прежнего времени. В основе постройки лежит сруб (4,00Х3,60) в плане, с прирубленным к нему крыльцом-сенями (4,00Х2,80). Крыша самцово-слеговой конструкции, причем с одной стороны рубленный фронтон отсутствует, слеги опираются на стропильные бревна, а сама крыша как бы сдвинута в сторону по отношению к срубу и широким карнизом нависает над односкатной крышей глухого крыльца. Расположение крыши характерно для амбаров. 64\б Лопатин П.И. 1981г. с 1-2[1]

Катон-Карагайский район с.Белое. Пятистенок Колмаковой Анисьи Максимовны 1912 г.р., уроженке с. Белое.

Представляет собой пятистенок старого типа. В основе постройки – сруб (7,30Х4,50) с прирубленным к нему глухим крыльцом – сенями, проходящее вдоль всей стены пятистенка (7,30Х2,20). Крыша крыльца односкатная, наклонная. Крыша основного сруба двускатная, стропильно-слеговой конструкции. Фронтоны обшиты досками. 64\б Лопатин П.И. 1981 г. с 3-4[1]

Катон-Карагайский район село Фыкалка. Пятистенок Сидорова Пимена Дмитриевича – типичная крестьянская постройка начала ХХ века. В основе – сруб, разделенный на две части избу и горницу. Крыша довольно высокая, двухскатная, стропильно-слеговой конструкции. Крыльцо под односкатной крышей. 64\б Лопатин П.И. 1981 с 4-5.[1]

На протяжении ХVIII – начале ХХ веков сооружалась наиболее древняя и по происхождению безгвоздевая двухскатная крыша самцовой конструкции. Такой способ возведения кровли назывался еще «по-амбарному», «крыжом», «быком». По-амбарному – форма крыши, лбы крыши зашиты тесом отвесно. (Крыть по-амбарному) (Диалектическая лексика Глубоковский район).[1]

Конструкция крыши «на самцах» оказалась достаточно живучей и встречалась на жилых и хозяйственных постройках даже в конце ХХ века. В ХIХ веке сельские жители под влиянием города начали сооружать двухскатные крыши со стропильной конструкцией. Роль самцов в ней играли до шестнадцати пар стропил в виде «пустых» треугольников, соединенных перечными слегами. При таком устройстве расход материала был меньше, что весьма существенно в лесостепной зоне. Таким образом, за счет модернизации конструкции осуществлялась адаптация к местным природным ресурсам. Кроме того с ростом благосостояния гвозди мог приобрести практически каждый крестьянин.[5]

На постройках последних десятилетий – крестовиках, пятистенках – большей частью устраивают четырёхскатную «шатровую» крышу, на стропилах с откосами, значительно более пологую, нежели двускатную в шпунт, с параллельным длине дома коньком (большей частью параллельным длине улицы), с карнизом, нередко очень сложным, имеющим до 7-8 уступов. Карниз украшается различно: или подвесной выпиловочной резьбой, или рядом кусочков новой жести, что дает значительный блеск. До сих пор еще старики считают грехом подводить карниз, так как это роскошь, а роскошь у старообрядцев считается грехом. Изредка можно видеть как бы надлом шатровой крыши, с выступанием верхней части над общей линией крыши. Не пришлось видеть ни разу на шатровой крыше ни балкончиков, ни слуховых окон, ни залобков. Шатровая крыша предпочитается теперь из-за своей прочности, так как ее никогда не срывает ветром, что случается с крышами двускатными. [2]

Усадьба сестер Абакумовых. Информатор Абакумова Евдокия Ларионовна 1922 г.р.

Хоз. Постройки были поставлены в начале ХХ века, отцом хозяек. Сохранились погребец, стайка, курятник, амбар в первозданном виде. Напротив дома в усадьбе стоит изба-одноколок. Сам дом – пятистенок на высоком подклете с фланговым крыльцом. Высота дома – 21 венец, из них 6 венцов – подклет. Крыша четырехскатная. 154 Бочарова Т.П. Светочева С.Н. 1986 г. с. 80-81.[1]

Катон-Карагайский район деревня Язовая. Пятистенок Осиповой Екатерины Павловны, это типичный пятистенок старого типа, под четырехскатной крышей стропильной конструкции. 64\б Лопатин П.И. 1981 с 7-8.[1]

Катон-Карагайский район с. Фыкалка. Пятистенок старого типа в одном срубе размер 5Х9,70 6 венцов – подклёт, 12 венцов – верхняя часть. Крыша четырехскатная стропильной конструкции, в настоящее время крыта шифером. 64\б Лопатин П.И. 1981г. с 8-9.[1]

Кровля – верхняя оболочка крыши, состоящая из водонепроницаемого ковра и основания в виде обрешетки, настила, укладываемых по стропилам и балкам крыши. Деревянные кровли выполняются из тёса, кровельной щепы, драни и т.д. В лесостепной зоне кровельным материалом служило не только дерево. [9] Небогатые крестьяне крыли крыши фашинником (хворостом) или «скалою» (северное название бересты), иногда дополняя эти материалы двумя рядами дерна. С46-47. Кроме этого в степных районах использовались в качестве кровли камыш и солома.

Соломенная крыша отличается легкостью, прочностью и дешевизною, употребляется для деревенских и экономических строений. Они составляются из снопиков ржаной соломы, привязываемых к решетинам. Снопики укладываются горизонтальными рядами, так что бы каждый ряд прикрывал 2\3 нижнего непосредственно под ним лежащего ряда. Крыша из камыша устраивается подобно соломенным, но по причине большей толщины и скользкости камыша он требует более тщательного укрепления, чем солома.[9]

Глубоковский район с. Уварово. Информатор Ложников Александр Павлович. 1908 г.р.

Казаки ставили рубленые дома, лес привозили из Бобровки и Александровки, крыши домов крыли тесом и камышом. Дома стояли близко друг к другу.[1]

Архивные материалы дают представления о кровельном материале и способе его изготовления. Скальем называли снятую сколотую большим пластом бересту. Иногда ее сшивали, и она считалась шитой скалой. Поверх бересты укладывали драницу или дрань, которую получали из расколотых бревен. Путем обработки драницы выделывали топорный тес. Обо всех этих способах очень ярко говорится в одном документе: «Вытесать десять дерев тесу, а выдрать двести драниц». Драницу обрабатывали топором так, что на одной стороне во всю длину получалось углубление – желоб, по которому стекала вода. Этот же желоб позволял наиболее плотно уложить тесины в зубец – одним слоем тесины лежали желобом вниз, а другим вверх.[6]

Прежде, когда не было ни продольных, ни поперечных пил (так называемых «червяков»), чтобы получить «тесницу», разрубали бревно на два «сутунка», затем от каждого начинали, с помощью железного клина (около полуаршинна длиной) и топора, оттесывать ненужное. Слово «сутунок» - в смысле половинника употребляется в Сибири и востоке Европейской России. (Даль). Лет сорок тому назад, такой тес, в собственном значении этого слова, можно было видеть в д. Фыкалке. Теперь, по словам населения, его уже нигде не сохранилось. Такой тес гораздо прочнее пиленного, потому что с него лучше скатывается вода по дорожкам, получающимся от стесывания топором.[2]

Драницы обходились дешевле, так как из каждой половины бревна их получалось несколько штук, а тесница – только одна. «Топорный тес» могли себе позволить только зажиточные крестьяне. В начале ХIХ века западносибирские крестьяне научились у плотников-переселенцев с помощью продольной пилы получать из одного бревна до 15 досок. При этом в ряде глухих мест лесной полосы Западной Сибири вплоть до 60-х годов ХIХ века не знали пилы, а пользовались «топорным тесом». Таким образом, географическая изолированность приводила к искусственной изоляции традиций.[5]

Тесовые кровли устраиваются в два сплошных слоя или вразбежку из строганных досок, укладываемых перпендикулярно коньку. Поверхность досок каждого слоя имеет возле кромок две продольные канавки для стока воды. Доски прикрепляются гвоздями к обрешетке, состоящей из жердей. Уклон скатов от40 до 45 градусов. Стр 452. БСЭ т 23 Б.А.Введенский 1953г. [3]

Покрытие пиленым тесом на Бухтарме, как и везде у великорусов, знает два приема: в два теса и в один тес. Первый прием самый дорогой и прочный, заключается в том, что на обрешетку крыши набирается два сплошных слоя досок равной ширины, вплотную доска к доске, причем верхние доски приходятся над щелями нижних. Этот способ, лучше предохраняющий крышу от сырости применяется лишь там, где можно достать листвяг. Пихтач для этого способа не годится, так как быстро сгнивает из-за сырости, скапливающийся между досками, если плотно сложить два слоя теса. По этому пихтовый тес кладут «в один тес», причем существуют два приема: 1) верхний слой является сплошным, внизу же лишь под щелями верхнего слоя кладут доски значительно уже верхних. Этот несплошной нижний слой носит название поднащельника. 2) верхний слой досок кладется не вплотную, а в разбежку; в этом случае верхние и нижние доски являются одинаковыми по ширине. Такая крыша производит впечатление полосатой; этот прием дает значительную экономию в тесе. Способ покрытия в один тес особенно типичен для деревни Коробихи, не имеющей листвяжного леса. Вследствие трудности добывания длинного теса, иногда кладут тес более короткий, чем ширина ската; тогда получается как бы разрез в крыше параллельной коньку. Иногда эта верхняя часть из короткого теса занимает верхние скаты всех четырех скатов, и получается как бы небольшой надлом – форма переходная к шатровой крыше с надломом. [2]

Тесовые крыши с кровлей из пиленого теса бытуют в деревнях еще и сейчас, но с развитием производства и повышением благосостояния людей, стали применять более современные кровельные материалы, железо, шифер, оцинкованный профиль и пр.

Не смотря на использование новых кровельных материалов, конструкция крыш, как основные - двускатная и четырехскатная, (по свидетельству Е.Э.Бломквист, типичными формами крыш у Восточных Славян является двускатная и четырехскатная) остаются, в большинстве своем неизменными, видимо как наиболее удобные и совершенные, проверенные временем.

Источники и литература

Архив ВКОАЭПЛМЗ Полевые дневники.
Бломкмист Е.Э. Гринкова Н.П. Бухтарминские старообрядцы. Л., Академия наук СССР, 1930.

3. Большая советская энциклопедия т.23 г.р. Введенский Гос. Науч. Издат. 1953.

4. Русакова Л.М. Традиционное Изобразительное искусство русских крестьян Сибири. Новосибирск «Наука» 1989.

5 Шелегина О.Н. Адаптационные процессы в культуре жизнеобеспечения русского населения Сибири в ХVIII – начале ХХ века. Новосибирск 2005

6 На путях из Земли Пермской в Сибирь. Очерки этнографии северноуральского крестьянства ХVII-ХХ вв. Москва 1989.

7 Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях Восточных Славян. Ленинград «Наука» 1983

8 Щербик Г.А. Очерки народного искусства Восточного Казахстана. (ХIХ – начало ХХ вв.) Усть-Каменогорск 2008.

9. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауз И.А. Ефрон С-Петербург 1895.

Об авторе:

Мышко Андрей Степанович, старший научный сотрудник отдела русской этнографии.

Восточно-Казахстанский областной архитектурно-этнографический природно-ландшафтный музей-заповедник, г. Усть-Каменогорск, Казахстан.

vkoem@mail.ru

Павел Николаевич Кузнецов

Абдуллина Л.И.

Павел Николаевич Кузнецов

(1909 – 1967гг.)

Павел Николаевич Кузнецов – член Союза советских писателей СССР, Союза советских журналистов, член правления Союза советских писателей Казахстана. В Восточно-Казахстанском Государственном архиве имеется личный фонд Павла Николаевича Кузнецова, переданный в дар дочерью Ольгой Павловной Пастернак (Кузнецовой) в 1975 году.

За скупыми архивными фактами биографии настоящего «пролетария» от рождения – титанический труд строящейся «страны Советов» и ее практически безграмотных бойцов: «Мог ли кто тогда предполагать, что Пашка Кузнецов, комсомольский работник, имеющий всего-навсего восемь классов вечерней школы, через несколько лет станет одним из зачинателей русской советской литературы в Казахстане, известным писателем и журналистом, одним из первых редакторов журнала «Литературный Казахстан», ныне «Простор»?». Признания С.Ильина, современника, товарища и впоследствии биографа П.Кузнецова несправедливо рассматривать исключительно как свидетельство «идеологического насилия» и безграмотности, хлынувшей потоком в большую литературу. В литературу и шире – в культуру влилась «свежая кровь» – молодые пролетарские силы, которые принесли с собой и новые идеи, и новые темы, неведомые ранее аристократическо-дворянской литературной элите.

С именем П.Н.Кузнецова связано становление и дальнейшее развитие журналистики и литературы в Казахстане. Цельный образ поэта и журналиста исторически объясним и оправдан: шел процесс становления «новой пролетарской литературы» вокруг единой социалистической идеи. Не имея прямых предшественников, окрыленные романтикой созидания, комсомольцы, пришедшие в профессиональную литературу, представляли прекрасное будущее – коммуну.

Жизнеутверждающая энергия и природный талант неизменно подпитывались общими идеями, которыми жил комсомол. Однако одной романтики было бы недостаточно, чтобы суметь сказать в литературе пусть негромкое, но свое слово. Павел Кузнецов вступил в литературу вместе с Иваном Шуховым и Дмитрием Снегиным. Как утверждают очевидцы, «вокруг этой литературной «тройки» и сколачивалось в Казахстане основное ядро русской творческой молодежи». Скромный, душевный человек, бездумно отдавший свои силы и способности развитию и расцвету Казахстана, Павел Кузнецов заслужил и большой авторитет в среде казахских писателей, у всей общественности республики.

Непосредственное участие в литературном процессе: его произведения не зарифмованные политические «агитки», в них звучал идущий от сердца голос поэта, искренне любящего свою землю и болеющего за ее настоящее и будущее:

Родной Алтая, ты снял армяк кондовый,

Снял опояску ветхую свою, –

Я кланяюсь красе твоей, суровой

И в песнях славлю молодость твою!

Пролетарию Кузнецову чужда была литературная богема, равно как и идеологический формализм. Партийность, советская действительность, оставаясь главной темой на протяжении всего творческого пути, благодаря звучащей любви к родному алтайскому краю наполняли его поэтическую речь непосредственностью и откровенностью:

В алтайских дебрях, призрачных теснинах

Крутым полетом горного орла,

Гравийными витками серпантинов

Дорога победителей легла.

Фрагмент стихотворения «Трасса энтузиастов» – наглядная иллюстрация, как двумя-тремя точными определениями П.Н.Кузнецову удается создать полноцветный и объемный образ Рудного Алтая. Героика войны сменяется трудовыми буднями, для описания которых поэт находит простые и единственно правильные слова:

Здесь каждый час народ готов к тревоге.

Здесь начеку граненые штыки.

Коль будет зов, строители дороги

Пойдут в поход, сомкнув свои полки.

И вот уже читатель «видит» не «лозунговый пафос» партийных собраний, а общие «заботы и радости побед»:

Ну, а пока здесь делятся как дома.

Заботами и радостью побед

Неутомимый секретарь райкома,

Неугомонный бухтарминский дед.

И вольный бард казахского аула,

Седой певец, сроднивший навсегда

Сердечную взволнованность Джамбула

С величием колхозного труда.

Так реалистически и художественно достоверно переплетались в биографии комсомольца и поэта П.Н.Кузнецова судьба огромной Страны Советов и преданная сыновняя любовь к своей «малой родине».

В двадцать лет Павел Кузнецов становится заместителем главного редактора алматинской газеты «Ленинская смена», затем газеты «Советская степь», с 1935 года в редакции республиканской газеты «Казахстанская правда» заведующим отделом, ответственным секретарем, заместителем редактора и колесит по республике как разъездной корреспондент. Свое настроение выразил в стихотворении «На Иртыше»:

…Собрать чемодан и скорее к строителям в стан,

чтобы там мои руки в горячем труде пригодились,

чтобы там мои самые свежие песни родились

тебе, моя Родина – солнечный мой Казахстан!

П.Н.Кузнецову часто приходилось выезжать в далекие уголки республики и давать свои репортажи по горячим следам событий. Не случайно корреспонденции тех лет, публиковавшиеся в «казахстанской правде», начинались словом «сегодня»: «Сегодня завод выдал первую плавку…», «Сегодня в ауле открыт клуб…».

Его страстные репортажи, статьи, очерки, фельетоны пользовались успехом у читателей. Образный публицистический и литературный стиль очевидный даже на уровне оригинальных заглавий: «Турецкий уполномоченный», «Патриарх с порогов Убы», «Хозяева золотых жил», «Сосновый бор», «Ухабы строительных участков» – вскоре был замечен в общественных кругах, и П.Кузнецова избирают в Правление Союза писателей Казахстана, где он почти четыре года руководил русской секцией писателей.

Одаренному, инициативному журналисту поручают руководство первым в республике литературно-художественным журналом «Литература и искусство Казахстана» (ныне известный республиканский литературно-художественный «Простор»), редактором которого он был в течение трех лет (1938-1941гг.).

Вот небольшой фрагмент из записных книжек П.Н.Кузнецова, который воспроизводит трудности первого этапа становления общественно-литературной деятельности, без которой сегодня трудно представить сам процесс развития литературы в республике:

«Как и в прошлом году, весь литературный аппарат журнала состоит из трех человек (Кузнецов, Макеев, Снегин), а если учесть, что постоянно один из них отсутствует (отпуск, командировки), то всю работу обычно ведут два человека. В этом году редакцией подготовлено и отредактировано для печати 127 рукописей, проконсультировано и дано письменных ответов на 220 рукописей и проконсультировано устно около 300 рукописей. Редакция ютится в одной комнате. Здесь и бухгалтерия, и архив, и прием посетителей, и редактура, и консультация. В таких условиях работа становится чрезвычайно тяжелой, нередко с авторами приходится беседовать во дворе Союза на бревешках или в коридоре. Редактор журнала П.Кузнецов».

Историческая ценность архивного материала: в трудных социальных и экономических условиях литература «отвоевывала» свою территорию, свои права на художественное освещение событий. Вокруг журнала постепенно сколачивался большой творческий актив. П.Н.Кузнецов как редактор осознавал всю ответственность этой общественно-литературной деятельности, которая положила начало дальнейшему развитию литературы Казахстана.

С началом войны, в июле 1941 года П.Н.Кузнецов ушел добровольцем на фронт, сражался в рядах 8-й Гвардейской стрелковой Панфиловской дивизии, где редактировал дивизионную газету «За Родину». В 1943 году после тяжелого ранения направлен в редакцию газеты «Правда», в которой трудился свыше двадцати лет и входил в созвездие самых одаренных публицистов. Как военный корреспондент побывал на многих фронтах.

В 1950 – 1956 годы П.Н.Кузнецов – заместитель главного редактора журнала «Советский Союз», затем и до последних лет жизни специальный корреспондент газеты «Правда» по Казахстану. По воспоминаниям С.Ильина, Кузнецов «исколесил все побережье Волги, работал в Казани, Днепропетровске». Именно этот приобретенный жизненный опыт формирует П.Кузнецова как наблюдательного очеркиста, журналиста-бытописателя. Его стихи, очерки и рассказы появляются на страницах центральных газет – «Правде», «Известиях», «Комсомольской правде», в журналах «Красная новь», «Тридцать дней», «Работница».

Литературное творчество Павла Николаевича Кузнецова, журналиста и писателя, разнообразно и богато: от небольших репортажей из сел и аулов, с новостроек пятилеток и фронтов Великой Отечественной войны до самобытных художественных очерков и новелл, от сатирических раешников и лирических песен до эпических поэм, повестей и романов. Современниками отмечалось, что П.Н.Кузнецову в каждой корреспонденции удавалось найти интересную, общественно значимую тему. Как поэт и журналист особенно боролся с серостью и штампами, стремился к точному и образному словесному выражению. «Всякое слово хорошо лишь на своем месте», – по воспоминаниям современников (8), часто любил повторять П.Н.Кузнецов и сам этому неукоснительно следовал. Журналистский опыт сказывается в образной манере поэта, с неизменным присутствием достоверных описаний обстановки, определенной «репортажности» в подаче событий.

Литературное наследство П.Н.Кузнецова представлено пятью поэтическими сборниками, пятью книгами очерков и рассказов, двумя повестями. В день смерти П.Кузнецова в Алма-Ате было подписано к выходу в свет его новое художественное произведение «Цветы на камне» – о первой коммуне, созданной питерскими рабочими в Восточном Казахстане. Первые стихи и очерки П.Н.Кузнецова были напечатаны в семипалатинских газетах «Новая деревня» и «Прииртышская правда» в 1925 году. С 1930 года выходят книги стихов, очерков, рассказов: «Разговор с профессором» – поэма (1932г.), «Богатая жизнь» (1934г.), «Самородок» (1937г.), «Великая дружба» (1949г.). П.Н.Кузнецов – автор большой исторической повести «Джамбул – внук Истыбая» («Человек находит счастье») и повести «Цветы на камне» (1967).

Согласно архивным записям С.Е.Черных, тяга к стихосложению у П.Н.Кузнецова появилась еще в раннем детстве. Когда ему не было десяти лет, в детском журнале «Березка» (№ 9, февраль 1919г.) были опубликованы два первых стихотворения «Соловей» и «Сон», которые представляют интерес как первая попытка выразить свое восприятие окружающего огромного, разноликого и сложного мира. Тематика ранних стихов отражает поиски начинающего поэта: «Юноша ищет свое место в поэзии, учится у В.Маяковского, Э.Багрицкого, Д.Бедного и других поэтов революции».

К военному периоду относятся два сборника стихов «Фронтовая лирика» (1942г.) и «Солдатская тетрадь» (1943г.). По воспоминаниям М.Новикова, десятки стихов писались П.Н.Кузнецовым «в перерывах между боями – на бруствере окопа, в землянке при свете коптилки, на трудных проселках от Москвы до Бреста. Они набирались вручную и тут же заверстывались в полосы, потому что поэтам нельзя отставать от жизни. Поэты, как и хлеборобы, рождаются на Земле и живут земными заботами» (11).

Поэтика произведений военного периода отрывок «Из солдатской тетради». Стихотворение имеет адресата: «Боевому другу, гвардии капитану Д.Снегину»:

Товарищ мой, в защитной строгой форме,

Без галстуков, без песен, без вина,

Мы встретились, друг друга не узнав,

На безымянной воинской платформе.

Надолго мы, дружище, расставались

С цветами яблонь, с комнатой родной,

С Алма-Атинкой, с горною волною,

Которой так недавно любовались,

Медовой опьяненные весной.

Стихотворение сочетает доверительность интонации эпистолярного жанра с описанием солдатского быта. Написанное в традиционном жанре послания к другу, произведение проникнуто неповторимым лиризмом юношеской дружбы и пронзительным ощущением возможности последней встречи. Друзья встречаются случайно на войне, «на безымянной воинской платформе», расставаясь, они не были уверены, что смогут встретиться: «Надолго мы, дружище, расставались». Во время встречи, как было принято на войне, они не говорят, смогут ли увидеться вновь, и только вспоминают о том, что осталось в мирной жизни.

Друзья-фронтовики по праву называли П.Н.Кузнецова летописцем Панфиловской дивизии: он был первым редактором, первым журналистом и поэтом дивизионной газеты «За Родину». За этим стоит целая судьба, которая не каждому по плечу. После госпиталя, в 1943 году, Центральным Комитетом партии П.Н.Кузнецов был направлен на работу в редакцию газеты «Правда». В качестве военного корреспондента побывал на многих фронтах. Его очерки о мужестве и ратных подвигах советских воинов всегда тепло встречались читателями «Правды».

После войны П.Н.Кузнецов пишет взволнованные и яркие очерки, посвященные трудовым и не менее героическим будням Страны Советов. «Сердце Большого Алтая», «Строители дорог», «Судьба Самарки», «Иртышская былина», «От Питера до Иртыша», «Усть-Каменогорск – Москва», «Коммунисты Прииртышья» (Зыряновская запись)», «Девушка с Алтая», «Маяки Нор-Зайсана», «Энергия покоренного Иртыша», «В эти дни на Рудном Алтае» и многие другие. Судя по названиям, нетрудно догадаться, что пристальное внимание художника направлено, прежде всего, на проблемы родного восточно-казахстанского края.

В заглавии стихотворения «Иртышская былина» отражены характерные жанровые поиски поколения Кузнецова, среди предпочтительных жанров была и былина. В советской лирике складывался новый эпос пролетариата. Но читатель не найдет в тексте нарочито одиозного пафоса: все произведение пронизывает чувство гордости лирического героя за свой край. Поэт выбирает частушечный размер для своей былины, что придает повествованию разговорную, бытовую интонацию, отнюдь не снижающую патриотических настроений героя, напротив, добавляющую им достоверность:

Над скалами, над кручами

Клубятся облака,

Гудит в горах могучая

Алтайская река…

Описание героики трудовых будней лишено фальшивой наигранности благодаря живописным картинам природы родного края. Прием параллелизма позволяет соотнести действия людей с природными явлениями:

Открыли горы старые

Дорогу молодым…

Встает над кругозорами

Горячих кузниц дым.

Гудят неутомимые

Машины на ветру,

Для панцыря бетонного

Иртыш расправил грудь.

Метафорический образ Иртыша-«старика», который отдает «силу соколиную» своим сынам, восходит, безусловно, к фольклорным персонажам. Былину о героических делах своих соотечественников поэт заканчивает упоминанием конкретной географической местности, возвращающей читателя к близкой автору теме:

Над бурной Аблакеткою

Развеялся туман,

Рожденный пятилеткою,

Встает геройский стан.

М.Новиков биограф! В журналистике и в жанрах «большой литературы» Павел Кузнецов выступал как последовательный реалист. Жанр произведений всегда подчинялся характеру тех событий, которые в них описывались. Единство идейного содержания и формы определяет его творческий метод.

Переводчик. Самая большая заслуга П.Н.Кузнецова на литературном поприще – открытие им для русского читателя акына Джамбула Джабаева – корифея казахской устной поэзии. Ф.Самарин. С 1936 по 1945 годы П.Н.Кузнецов активно занимается переводами казахского акына Джамбула. Биограф поэта Г.Шмидт пишет: «Павел Кузнецов родился и вырос в Казахстане, знал казахский язык не только по книгам. Еще юношей он с увлечением собирал в родном крае – в Уранхайской долине – сказания, легенды о жизни русского и казахского народов, взволнованно рассказывал их на вечерах самодеятельности. Сама судьба готовила Павла в переводчики акына».

Писатель, чье детство и юность прошли в Усть-Камене и Семипалатном, а разговор был «пересыпан крупной солью» алтайских шуток, иртышских присловий и сравнений, знал и легенды о батырах, вкус кумыса и баурсаков, знал, как в казахских семьях уважительно относятся к старикам. Отчасти и поэтому в ауле Джамбула, куда он впервые приехал в 1936 году, сразу оказался своим человеком.

Многие часы, дни, месяцы, проведенные под шанраком юрты Джамбула, крепко-накрепко связали творческие биографии поэтов. Мудрый акын высоко ценил переводчика, неизменно отзывался тепло, встречал радостно и приветливо за чашкой кумыса. Павел Кузнецов вскоре становится близким для великого акына человеком: сопровождает его в многочисленных поездках по стране. Их дружба и творческое сотрудничество продолжалось до последних дней акына. В одном из писем к Павлу Кузнецову на фронт Джамбул пишет: «Ты для меня человек, ставший мне как родной сын».

Г.Шмидт указывает на точную дату первого перевода П.Кузнецовым Джамбула: «7 мая 1936 года «Правда» напечатала поэму Джамбула «Моя Родина» в переводе П.Кузнецова. Это была первая ласточка, несшая седому акыну большую славу». Появление поэмы хорошо известного казахам поэта стало настоящим праздником для русских читателей, приобщившихся к поэтике казахстанских степей.

Вскоре за первой поэмой появились новые творения Джамбула: песни «Батырам нашей Родины», «Видел я родной Казахстан», «Я тополь столетний», «Песня о жизни» и многие другие.

Стихотворение «За большой урожай» было напечатано в газете «Казахстанская правда» 9 февраля 1939 года, № 32 (3411):

Слышу я дыханье весны,

Скоро в степи выйдут табуны.

В небе солнце ярче загорит,

Снег растает и заговорит

Радостно-журчащею рекой

И затихнет в логовинах гор

Сказочной прозрачностью озер.

Тема стихотворения сформулирована в названии, однако, эпика народного сказа уводит автора (и это повторяет переводчик) от нарочитой однозначности в ее раскрытии. Выбранный ракурс повествования раскрывает всю панораму казахской степи в ожидании весны: «дыханье весны». Метафорический образ снега, который «заговорит /Радостно-журчащею рекой / И затихнет в логовинах гор / Сказочной прозрачностью озер», создает живую картину просыпающейся от зимнего сна природы.

Одна в смысловом отношении самая важная фраза наполняет жизненной достоверностью эту, на первый взгляд, сказочную картину: «Скоро в степи выйдут табуны». Каждому жителю степи понятно, что как только появится в степи первая трава, так станет легче прокормить скот и выжить на джайляу.

В солнечной юрте слагал я не раз

Смелым батырам свой песенный сказ,

Славил я вас, молодые сыны

Пламенной силой горячей струны.

Соколом сердце пускал я в полет…

Образы переводчика передают не только колорит казахских фольклорных персонажей («солнечная юрта», «смелые батыры»), но и наводят русских читателей на ассоциативный ряд из русского народного творчества («песенный сказ», «Соколом сердце пускал я в полет»).

Стихотворения Джамбыла в переводе П.Н.Кузнецова имеет характерное с точки зрения народной философии заглавие: «Закон счастья» (1947г.):

Ну, как не запеть, если сердце поет,

Ну, как не запеть, мой любимый народ!

Встает над землею ликующий день,

Страна моя, яркое платье надень,

Домбра моя, золотом струн прозвени,

Пылайте, слова, как степные огни,

Взлетайте, слова, как крылатые кони,

Я песню пою о великом законе.

В Москву дорогую, в батырский аул,

Привез эту песню столетний Джамбул.

Переводы П.Н.Кузнецова по сравнению с другими наиболее точно выражают поэтическое своеобразие произведений Джамбула: Павел Николаевич хорошо владел казахским языком, знал историю народа, памятники его культуры, обычаи. Как отмечал краевед С.Е.Черных, в переводах великого акына Джамбула Павел Кузнецов умел точно и выразительно передать поэтические особенности авторского оригинала, максимально сохраняя словарный состав и структуру стиха.

Известного в степи акына Джамбула открыли задолго до его знакомства с П.Кузнецовым: переводчик К.Алтайский, поэты Калмакан Абдыкадыров и Гали Орманов. Исследователь С.Ильин: заслуга Кузнецова «в приобщении творчества Джамбула к новым вехам социалистического реализма, в сочетании устного сказания с литературой. Через центральную печать Павел Кузнецов ознакомил многонациональный советский народ с лучшими произведениями акына».

Свою любовь к Джамбулу, свое восхищение его богатейшим и неповторимым дарованием П.Кузнецов выразил позднее в романе «Человек находит счастье», написанном по совету М.И.Калинина. Форму романа произведение получило позднее, появившись сначала как повесть, книга без категоричной установки на жанр. Книга П.Н.Кузнецова «Джамбул – внук Истыбая» выходит в 1950 году. В 1953-м году публикуется романная версия «Человек находит счастье». Большое историческое полотно «Человек находит счастье» («Джамбул – внук Истыбая») выпускается московским издательством «Советский писатель» в 1955 году и дважды, в 1950 и 1953 годах, алма-атинским издательством.

В произведении с большой художественной достоверностью показано пробуждение и становление таланта Джамбула, формирование его сознания на широком фоне жизни казахской степи. В самом заглавии отражен великий жизненный закон казахов: каждый человек продолжает жизнь своих предков.

Книга открывается с реалистически достоверной картины казахского аула: «Аул султана Ашекбая, родового старейшины Джетысу, готовился к большому празднику по случаю женитьбы единственного султанского отпрыска. Пятнадцатилетний жених еще беспечно гонялся по степи за зайцами с шумной ватагой своих именитых сверстников. Свадебные приготовления мало занимали его, а нареченную свою озорной повеса и в глаза не видал. Делалось все по заведенному исстари обычаю. Бай роднился с баем, рассчитывая выгоды этого родства».

Неспешный тон повествования тонко передает не только ритм жизни, но самый колорит и настроение той среды, в которой появился и воспитывался будущий великий казахский акын: «Внутреннее убранство юрты говорило о крайней нужде ее обитателей. Серый войлок, прокопченный дымом очага, несколько деревянных сундучков, окованных белой дешевой жестью и нагроможденных один на другой, сложенная горкой постель и казанок на высокой, как ноги мизгиря, треноге, составляли все имущество. Не было здесь ни ковров, ни шелковых лент с бархатными кистями, ни ярких покрывал и халатов, ни цветистой посуды, ни отделанной серебром сбруи».

Работа над переводами произведений великого казахского акына и создание художественной версии его биографии сыграли большую роль в формировании Кузнецова-литератора. Образный мир поэзии Жамбыла, основанный на его жизненном опыте и человеческой мудрости, помогал в развитии эстетических взглядов поэта-восточноказахстанца. Взращенный плодородной почвой обетованной земли предков, истинный «евразиец», Павел Николаевич Кузнецов стремится достичь совершенства своих многочисленных переводов стихотворений и песен других акынов: Орумбая, Тайжана, Алмабека, Каратая, Сартая. Произведения А.Кунанбаева, Т.Жарокова, А.Тажибаева, И.Джансугурова, К.Аманжолова, А.Токмагамбетова, С.Муканова наиболее близки поэту-переводчику своими фольклорными истоками и общим гуманистическим содержанием.

Перевод П.Н.Кузнецовым «Песни жиринши Маймбета» (отрывок).

Старый горбач верблюд

Песков горячий брат,

Много степной люд

Перевез на тебе добра…

Эту песню поет тебе

Добрый жиринши Маймбет

И аулы с ним поют…

Шагай, шагай, верблюд.

Интонационный рисунок перевода воссоздает мелодию казахского кюя: будто слышишь, как неслышно плывет по горячим пескам «корабль пустыни» верблюд. Образный строй стихотворения, что можно судить даже по этому маленькому фрагменту, также воспроизводит колорит первоисточника. «Старый горбач верблюд», «горячий брат», «добрый жиринши» – вся образная система произведения отражает психологию «степного люда», скупого на слова и заботливо обращающегося к своему верному «брату» верблюду: «Шагай, шагай, верблюд». И свою песню именно ему посвящает жиринши Маймбет, а с ним и все аулы.

Кузнецов удостоен правительственными наградами, в т.ч. в 1940 году за литературную работу и переводы Джамбула – орден Знак Почета.

Библиография:

Самородок: Стихи (1937). – Алма-Ата, 1997. – 78 с.

Дорожная тетрадь: Песни о труде и борьбе (1942). – Алма-Ата, 1962. – 132 с.

Солдатская тетрадь: Стихи. – Алма-Ата, 1944. – 49 с.

Пути-дороги: Стихотворения. – Алма-Ата, 1946. – 48 с.

От Алма-Аты до Берлина: Очерки. – Алма-Ата: Казгиз, 1945. – 142 с.

Великая дружба: Рассказы о виденном. – М.: Правда, 1948. – 180 с.

Герой Советского Союза Н.В.Панфилов. – М.: Воениздат, 1948. – 22 с.

Джамбул – внук Истыбая. – 1950. (1-я книга), 1952. (2-я книга).

Человек находит счастье – 1953. (романная версия).

Цветы на камне: Повесть. – Алма-Ата: Жазуши, 1967. – 206 с.

Девушка из Чингизтау: Рассказы // Бессмертные: 30 лет Победы советского народа в Великой Отечественной войне. – Алма-Ата, 1975. – С.412-416.

Первые месяцы войны: Дневники военных лет // Простор. – 1985.– №6. – С.167-172.

Интернет ресурстары. Интернет–ресурсы

Жүрекке ыстық орындар : Қайым Мұхамедханов Семейдегі Мұхтар Әуезовке қатысты жерлер туралы әңгімелейді : [телевизиялық фильм] / Семей Телеарнасы. – Семей, 1987. - URL: https://www.youtube.com/watch?v=J79vsEe5UM4 (дата обращения: 21.12.2023)

Каюм Мухамедханов и абаеведение // Әлімге танылған Абай = Признанный миром Абай : сайт. – Астана. – 2005. – Режим доступа: http://www.abay.nabrk.kz/index.php?page=content&id=193 (05.02.2016)

Ғалым. Қайраткер. Тұлға : Қ. Мұхамедхановтың туғанына 100 жыл = Ученый. Деятель. Личность : к 100-летию К. Мухамедханова : виртуалды көрме = виртуальная выставка. – Семей, - 2016. – Режим доступа: http://kaum100.semeylib.kz/?lang=ru (05.02.2016)

Кәрімхан, З. Ученый, достойный большего [Электронный ресурс] / З.Кәрімхан // e-history.kz: сайт. – 2018. – 12 января. – Режим доступа: https://e-history.kz/ru/news/show/4121/?sphrase_id=23383

Три истины [Электронный ресурс] : [о роли К.Мухамедханова в реабилитации имени Шакарима Кудайбердиева] // Карагандинская областная спецбиблиотека для незрячих и слабовидящих граждан: сайт. – 2018. – URL: h ttp://speckarlib.kz/odnastrana2018.html

Память Алихана Бокейханова и Каюма Мухамедханова почтили в Семее. – 31 мая 2020. – Режим доступа: https://www.inform.kz/ru/pamyat-alihana-bokeyhanova-i-kayumamuhamedhanova-pochtili-v-semee_a3656185

Глава государства открыл памятник Мухтару Ауэзову и Кайыму Мухамедханову. – Текст электронный // Официальный сайт президента РК. – 2022. – 30 сентября. – URL: https://www.akorda.kz/ru/glava-gosudarstva-otkryl-pamyatnik-muhtaru-auezovu-i-kayymu-muhamedhanovu-308545 (дата публикации: 30.09.2022)

«Құрқұдық» : [деректі фильмі] / «Хабар» агенттігі. – Астана, 2023. – URL: https://www.youtube.com/watch?v=ca6SjvBPqoM (дата обращения: 21.12.2023)